Как экс-форвард «Динамо» освобождал пленных в Афганистане

Фото: Агентство ТАСС

В семидесятые Титов играл за «Динамо» в одном звене с Мальцевым, восьмидесятые посвятил работе в КГБ, потом стал начальником и президентом «Динамо», а последние пять лет работает в «Динамо» же директором школы. Михаил Федорович ютится в небольшом кабинете, в помещении аккредитационного центра арены «Мегаспорт». В десятке метров от него пылит и громыхает стройка. 31 мая у школы «Динамо» заканчивается аренда ходынского дворца и вместе со взрослой командой она переезжает на «Арену Легенд».

— Уже пять лет вы возглавляете школу «Динамо». Правда, что год назад активно переманивать у вас игроков начал ЦСКА?

— Да, и это удивительно. ЦСКА всегда был флагманом детского хоккея Москвы — сначала родители ведут детей к ним, только потом к нам, то есть они и так получали всех лучших. В том году мы впервые в истории обыграли школу ЦСКА, думали, что будем теперь всерьез с ними конкурировать, а они поступили по-другому — тупо скупили лучших, пользуясь регламентом (там все расписано — за какой год сколько платить), уговорили ребят, сыграли на том, что у «Динамо» нет своей школы.

— Как это?

— Нас тогда с Петровского Парка выселили и мы не знали, куда придем, то ли сюда, на Ходынку, то ли вообще раздадим команды по московским школам. В ЦСКА воспользовались этим и купили у нас пять человек разных возрастов (кажется, 1998 год, 2000-й, 2001-й и даже самый маленький — 2004-й — там мальчик способный, выделялся у тренера Димы Старостенко). Боюсь, что сейчас, когда будем переезжать на ЗИЛ, ЦСКА опять этим воспользуется — там уже впрямую говорят нашим игрокам: «Вам придется далеко ездить на «Арену Легенд». Оставайтесь на севере Москвы».

— Получается — раз все по регламенту — у «Динамо» просто нет средств, чтобы аналогично действовать?

— Средства есть. Но мы ориентируемся на своих воспитанников, хотя тоже, конечно, приглашаем ребят из других школ — смотрим, кто подходит нам по характеру. Но дело в том, что в ЦСКА всегда идут с большим желанием.

— Ваше отношения к тому, что сборная 1998 года будет играть в чемпионате МХЛ?

— Мне кажется, если они соберут всех лучших в одну команду, то выделится несколько лидеров, а остальные, которые были лидерами в своих командах, будут в этой сборной прозябать. А что нам делать, если у нас сейчас заберут лучших ребят 1999 года? Планируют-то взять не только игроков 1998 года, но уже и 1999-го. Это, может, и неплохо, но я считаю, что мы в «Динамо» и сами можем воспитать хоккеиста. Вопросов много, но радует то, что они хоть что-то предпринимают. Может, это и тупиковый путь, но его все равно надо пройти. Кто знает, вдруг у Прохорова получится. Он хотя бы попытается.

— Вылет юниорской сборной в четвертьфинале ЧМ сильно шокировал?

— За всю сборную не скажу, а вот в «Динамо» в 1997 году была очень сильная пятерка, но тренер сборной их разбил по разным сочетаниям. Никто из них даже в системе «Динамо» не остался.

— А как попали в хоккей вы?

— На мое счастье, в нашей школе оказался игрок молодежной команды «Спартака» — вокруг которого крутились хоккейные баталии. Мы с моим соседом по двору Сергеем Сахаровым выделялись по своему возрасту и нас взяли в команду. Играли со школой, которая располагалась на Кирпичной улице, где завод «Серп и Молот». Там был такой Михаил Карпов — он обратил на нас внимание: «Ребята, вы где занимаетесь?» — «Да нигде, в обычной школе». Пригласил он нас в «Серп и Молот» — Серега не пошел, а я взял рюкзак и поехал. Приехал в «Серп и Молот», спустился в подвал, где у них кладовка с хоккейными вещами. Увидел Николая Поставнина, старшего тренера «Серпа и Молота», чемпиона-1947 в составе «Динамо». Он мне так любезно: «Ты кто такой? Чего пришел?» — «Хочу в хоккей играть!» — «О, молодец. А какого ты года?» — «Сорок девятого». — «Твой год берем в следующем сезоне. Приходи через год». Я пошел домой в слезах. Обидно. Встретил Карпова, который меня туда приглашал — он пошептался с Поставниным и тот сказал: «Ладно, пусть выходит на лед».

Я и вышел: а там занимались Саша Смолин, он в молодежке ЦСКА один обыгрывал весь Союз, его сначала брали в основу вместо Харламова, но что-то не сложилось, Вадим Никонов, будущий футболист и тренер, Боря Штанько, воспитавший потом Буре и Зубова, погиб в 2006-м, на него напал кто-то в подъезде.

Поначалу я скромничал: Никонов со Смолиным как корифеи стали меня цеплять, подъехал Штанько: «А чего ты такой скромный?» Ну, я тоже начал рубиться, я вообще любил потолкаться, дошло чуть ли не до драки, но нас разняли. Поставнину понравилась моя силовая игра и он оставил меня в команде.

— Первая серьезная травма?

— Первенство Москвы. Разогнался за ворота с виража, спартач Женя Кухарж  догнал меня, стал подбивать клюшку, а я руки убрал и получил клюшкой в лицо. Кровь. Испугался — думал, глаз выбили. Но ничего — умылся и пошел домой. Мать как увидела — в слезы. Отец: «Не пущу больше на хоккей, а то инвалидом станешь». Всыпали мне. В субботу мать отняла у меня рюкзак с формой, наступил понедельник, назавтра — тренировка. Я к маме — она: «Ну ладно, иди». Так получилось, что в нашей семье она командовала.

— Как в основу Динамо» попали?

— Два года тренировался у Бориса Афанасьева в молодежке «Динамо», а потом Виктор Тихонов, помогавший в «Динамо» Чернышеву, пригласил молодых ребят тренироваться с теми, кого не вызвали в сборные. Основа «Динамо» тренировалась с одиннадцати до половины первого — под восточной трибуной динамовского стадиона. Тихонов собирал нас в половине десятого, мы чистили лед, он с нами занимался, потом мы опять зачищали лед, приходили игроки основы, мы и с ними играли — и так каждый день. Тихонов обожал работать с молодыми, но, увы, в 1968 году он уехал в Ригу — хотел взять меня с собой, но Чернышев не отпустил.

— Помните первую игру за «Динамо»?

— С ярославским «Торпедо», 1968 год. Я забил гол, про меня написали в «Советском спорте», матери на работу принесли эту газету: «Валь, а это что за Титов?» — «А я не знаю». Родители много времени проводили на работе и были не в курсе, что я попал в основу «Динамо». Только из газеты и узнали. Отец потом так ни разу на хоккей и не пришел — он старшина милиции, все хозяйство на нем, уходил рано утром и возвращался поздно вечером, а мама с сестрой иногда приезжали на игры.

— Чернышев был мягким тренером?

— Мягонький, не скрою. Когда я попал в команду мастеров, хотел играть почаще, но для этого нужно было превосходить опытных игроков в физике, а нагрузок нам давали маловато. После выходных ребята приходили немножко помятые, вялые — в тренировочном процессе с нами можно было и пожестче. Мы, молодые, носились по льду, чтобы показать себя, получить шанс в основе, а ветераны могли двинуть по лицу: «Чего ты бегаешь — и так голова кружится после выходных». Вот с приходом Юрзинова интенсивность тренировок увеличилась в разы.

— Самым суровым из ветеранов был Виталий Давыдов?

— Это великий человек — и притягивал к себе таких же великих. Виталий Семенович Давыдов водил нас в Театр Вахтангова, часто приглашал в Новогорск своего товарища Евгения Леонова, который говорил с нами голосом Доцента из «Джентльменов удачи».

Опытные игроки немножко обособленно держались. После тренировки ныряли в машины и уезжали, а мы — на автобусе. Когда я пришел в команду, Виталий Семенович купил двадцать первую «Волгу», мыл ее, прогревал. Меня тянуло к технике, хотелось посмотреть, но Давыдов к машине никого не подпускал. Устроил мне как-то экзамен: «Знаешь, почему синий выхлопной газ идет?» — «Потому что неполное сгорание топлива». — «Молодец!». Я первую машину приобрел только в 1975-м — «Жигули», третью модель.

— Много помните веселых случаев, с Чернышевым связанных?

— Да конечно. Тренируемся в «Лужниках» после выходного. Володя Девятов пришел не совсем в форме. Мы с ребятами, как всегда, скооперировались, наводим суету, чтоб прикрыть его от Чернышева. Вдруг команда тренера: «Молодые, надеть жилетки!» Мы с Котловым оделись, а Девятов — никак. Натягивал, натягивал и упал. Чернышев удалил его с тренировки. Девятов снял форму, помылся, а в это время Аркадий Иванович пошел в туалет. И так они удачно разминулись, что Девятов вышел из душа и закрыл раздевалку на ключ, не зная, что туда Чернышев только что зашел. Девятов спокойно исчез, а на тренировку прибежал администратор: «Ребята, там из раздевалки кто-то ногой стучит». Прибегаем, оттуда бушующий Чернышев: «Где этот алкоголик Девятов?!» В итоге Вовке больше попало не из-за того, что он пришел на тренировку несвежий, а из-за того, что Чернышева в раздевалке запер.

Еще? На летнем сборе в Отепя выходим на зарядку. Пасмурно. А Чернышев уже идет в дождевике с рыбой: «Вы спите, а я уже вон сколько рыбы наловил». Потом на сборе в Германии я как-то взял билеты на карусель, позвал Женю Котлова, партнера по звену, но он не захотел, а Аркадий Иванович — наоборот: «О, пойдем». Сели, нас как закачало в разные стороны. Чернышева начало мутить: «Куда ты меня привел?! Останови карусель!»

Раз тренировались в той же Германии. Пришли местные мальчишки. Чернышев посадил одного из них на плечи, побежал, споткнулся о шайбу и шлепнулся на лед вместе с тем мальчиком — тот только чудом не разбился.

А еще был случай. Отдыхаем перед игрой в Новогорске. Подъезжает Аркадий Иванович, а за ним гаишник гонится на мотоцикле. Чернышев машину бросил, мимо нас проскочил и крикнул: «А мотоциклиста на базу не пускайте!» Опытные ребята, Васильев и Петухов, подошли к гаишнику: «Ты что, не знаешь, за кем гонишься? Это же Чернышев». — «Ну и что, а чего он не останавливается?»

Или вот. Переезжали как-то в «Лужниках» из одной раздевалки в другую. А кепка, которую Чернышев всегда носил, завалилась за гардероб. Пора уходить, а кепки нет. Он ее ищет-ищет — не найдет. Тогда он запер раздевалку и сказал: «Пока кепку не найдете, никто отсюда не выйдет». Стали всей командой двигать гардероб.

— На сборах в Германии вы первый раз оказались за границей?

— Да, 1967 год. Стоим перед вылетом в аэропорту, диктор по-немецки приглашает нас на посадку, и я говорю Тихонову: «Наша посадка начинается!» — «Да ладно, кто тебе сказал?» Не поверил. Потом посадку объявили по-русски. Тихонов изумился: «Ты чего, немецкий знаешь?» А дело в том, что моя учительница иностранных языков была очень жесткой — на уроках требовала говорить только по-немецки и я более-менее, на тройку с минусом знал язык.

— Ваше первое впечатление от Мальцева?

— Помню, как Сашка появился в «Динамо» в 1967 году. Я тренировался в звене с Киселевым и Орчаковым. Чернышев мне сказал: «Тихонов привез игрока — ты пока посиди, Михаил». Мальцев на первой же тренировке начал всех обыгрывать. Даже ветераны говорили: «Вот это зверька привели!» Мы с Мальцевым одногодки, но по уровню — небо и земля: я, бывало, стеснялся, старался пораньше шайбу отдать, а Сашка все умел — отдать, забить, обвести. Мальцев — тот редкий случай, когда есть и талант, и упорство.

Среди игроков нашего возраста было много талантов, которые не смогли раскрыться: Саша Смолин в ЦСКА, Женя Кухарж в «Спартаке», Женя Сысоев в «Крыльях», со мной в тройке играл Серега Юдин — у одного интерес к хоккею пропадал, другой не к тому тренеру попадал, третьему терпения не хватило.

— Как вы с Мальцевым проводили в молодости свободное время?

— Раньше неделю держали на сборах, а потом выпускали на один день. Естественно, наш выходной начинался с Оружейной бани — парилка, массаж. Иногда и Тихонов с нами парился — но редко. Потом обедали. В основном все женатые — разъезжались по домам, а мы с Мальцевым, холостые, отправлялись вниз по улице Горького. Кафе «Лира», «Пекин», «Седьмое небо». Но чем хорош Саша — как бы ни гуляли в выходной, с утра он пахал на тренировке как зверь. С Мальцевым мы и отпуска вместе проводили — в Ялте, Одессе — пляски, музыка, купание. В Одессе он и с Сюзанной, супругой будущей, познакомился.

— В 1972 вы ездили со второй сборной в Канаду.

— Да, помню свой первый выход на канадский лед. Шайба оказалась в углу, я спешу к ней и краем глаза замечаю, что за мной летит защитник. Думаю, ну, сейчас врежется в меня. Тренеры — Тихонов и Майоров — говорили нам, что силовые приемы надо упреждать, у меня сработал рефлекс и я ка-а-ак дал тому защитнику первый, не дожидаясь пока он врежется. Меня и удалили. Я к судье: «А за что?» Потом на пятаке мне канадец пару раз двинул по лицу, я глаза поднял, а он улыбается. Ну, я ему и дал в ответ краем клюшки — у него кровь, на меня налетели, начали долбить. Зато потом внаглую ко мне не лезли.

Еще был случай — за мной Горди Хоу по площадке бегал. Он играл в команде с сыновьями. Средний сын за воротами разогнался, я за ним. Я почувствовал, что он будет останавливаться, и врезал ему. Он бах — и отключился. Его отец выскочил, стал за мной гоняться. Пришлось и его успокаивать.

— «Динамо» при вас и Мальцеве так и не смогло стать чемпионом — а когда были особенно близки?

— В начале семидесятых, когда Тарасова убрали из ЦСКА. Мы опережали их на двенадцать очков, но Мальцев получил травму, въехал на тренировке в Мишку Алексеенко, неудачно упал, кость надломилась, мы забарахлили — Мальцев же был идеологом всех наших побед, он обычно открывал счет, дальше уже мы, а когда он лечился, лидерское бремя никто на себя взять не смог, даже Толя Мотовилов. Короче, ЦСКА нас догнал и перегнал. Игроки ЦСКА были мощнее, где не хватало техники и тактики, брали наглостью. А мы, как мне кажется, были слюнтяйчиками — наглости нам не хватало. Впервые она у нас появилась с приходом Сашки Билялетдинова. Он первый, кто начал драться с Михайловым и другими авторитетами.

— Билялетдинов с первых игр был таким смелым?

— Сначала он два года только тренировался с основой, но и тогда ни перед кем не робел — очень жесткий был. Мне один раз даже обидно стало — играли с ЦСКА, Билялетдинов врезал Михайлову, к нему подбежали разбираться Петров с Харламовым, а наши авторитеты, тот же Валера Васильев, заступились вяло.

— Почему Билялетдинова сначала называли Александром?

— А он пришел и представился: «Саша». Так и звали его, хотя чаще Биллом, конечно. Это потом, когда он окреп, стал лидером обороны «Динамо», незаменимым игроком сборной, выяснилось, что он Зинэтула. Мы удивились, конечно — необычно звучало.

— Какие клички были в «Динамо»?

— Меня звали Дохлый или Хилый. Еще у нас были Гнус, Сопливый, Медведь, Бурлак, Пятак — ребята прочитают, вспомнят в этих кличках себя.

— Юрзинова вы застали игроком?

— Я с ним даже несколько игр в тройке провел, когда Игорь Самочернов травмировался. В одном из матчей Юрзинов забросил три шайбы — одну из них с моей передачи. Когда нас отпустили домой, Юрзинов сказал: «Молодой человек, ты можешь сегодня выпить бокал белого вина и сходить с девушкой в кино». Заканчивая играть, он уже относился к молодым как тренер.

Мне повезло, что Юрзинов доверял мне подбирать ему клюшки. Он любил тяжелые, дубовые, а я, наоборот, легкие. Администратор «Динамо» Замберг давал молодым первые попавшиеся клюшки, мог мне и тяжелую всучить, а, когда Замберг узнал, что Юрзинову подбираю клюшку я, я смог выбирать себе легкую.

Щелчок у Юрзинова был очень хороший. «Спартаку» как-то от синей линии такой гол забил! Их вратарь Зингер даже не дернулся. Но Самочернов раньше времени въехал в зону, и шайбу не засчитали. Самочернов, конечно, получил от Владимира Владимировича.

Еще Юрзинов очень не любил кроссы бегать. Мы, молодые, с Юрой Репсом и Сашей Билялетдиновым, зарубимся и бежим, кто быстрее, а Юрзинов нам: «Куда вы рванули-то? Не спешите». Вот Виктор Тихонов — он наоборот, в охотку бегал вместе с командой, даже когда тренером стал. И в футбол с нами играл.

В «Динамо» много кто в футбол любил гонять — Шилов, Мотовилов, Васильев, Мальцев, я мог подыграть. Однажды играли в ГДР с командой футболистов второй лиги — 3:1 победили. Доходило даже до такого — Чернышев говорил утром на сборе: «Сегодня фартлек». А мы ему: «Аркадий Иванович, ну, пожалуйста, можно в футбол поиграем?» — «Нет, надо бегать. А в футболе вы стоять будете». — «Не будем!» Тогда Чернышев сказал Валере Назарову: «Кувырок назад, кувырок вперед». Тот выполнил. Чернышев нам: «Ну ладно, играйте в футбол».

— Какие развлечения были в Новогорске?

— Когда я начал жить с командой мастеров, у нас процветали картишки. Борис Михайлович Зайцев, Репс, Чичурин и я играли в буру. Мы Зайцева даже увели от преферанса — у них была своя компания, с Давыдовым, Чиновым и Волковым. А Зайцев же еще курил страшно — Чернышев зайдет, все в дыму и мы в карты режемся на деньги. Доставалось нам от Аркадия Ивановича.

— Вы чаще в плюсе оставались?

— Не скрою, чаще выигрывал. Мы с Юрой Чичуриным считали побыстрее, а Репс с Зайцевым в основном проигрывали. Но мы и ставили-то по рублику — это баловство. Потом Толя Мотовилов стал меня в преферанс подтягивать — вот там мне трудно было, по ползарплаты проигрывал, но все-таки научился.

— Почему у Чичурина не сложилось со сборной?

— У Юры была великолепная связка с Мальцевым. Одно время их звено с Толей Белоножкиным было самым результативным. Мы думали, что всю тройку в сборную возьмут, а взяли только Сашу Мальцева. Я считаю, несправедливо с Белоножкиным и Чичуриным поступили. Их взяли на сбор сборной, они обыгрывали звено Моисеева, а потом Тарасов дал тренировку на сорок минут с отягощениями, с блинами, и после таких нагрузок начал игру. Белоножкин рассказывал: «Мы и так непривычные к таким нагрузкам, а тут еще и ноги загудели». Тарасов сказал Чернышеву: «Видишь, твои не готовы». И Юру с Толей отцепили.

— Вы тоже с Мальцевым в одном звене играли?

— Да, когда Чичурин немножко потерялся, меня поставили к Мальцеву. Я в тот год 18 шайб забил. У нас с Белоножкиным было правило: дать Мальцеву забить первую шайбу, тогда он раскрепощался, много пасовал. А если не забивал — нервничал. Один раз я Мальцеву не отдал на синей линии, решил спекульнуть, так он мне потом так напихал, что до конца карьеры хватило.

— Запомнили момент, когда Чернышев ушел из «Динамо»?

— 1974 год. Меня вызвали в первую сборную для подготовки к серии с ВХА — лигой, которая тогда конкурировала с НХЛ. Вручили майку сборной, сфотографировали, а потом у меня защемило нерв, нога стала отниматься и я лег в госпиталь на Курском вокзале. Приехал Чернышев, привез груши. Пролежал я там дней сорок, а потом приехал Юрзинов — с шоколадкой. Смена тренера случилась, когда я был в госпитале. Нога все никак не приходила в норму, я продолжал хромать, но я закачал ее, стал играть, Юрзинов поставил меня к Мальцеву. Мне стало неловко, подъехал к Юрзинову: «Нога еще не зажила — тяжело с Мальцевым в звене». — «Нет, это пусть ребятам будет стыдно, что ты и хромой с Сашкой играешь».

— Чем тренировки Юрзинова отличались от тех, что были у Чернышева?

— Он ввел психологические тренировки. Заканчивается занятие, все расслабляются, а потом Юрзинов гонит всех на кросс. Наконец-то серьезно занялись атлетизмом, смогли огрызаться в играх с ЦСКА, иногда и обыгрывали их.

— Самый нелюбимый выезд в чемпионате?

— Новосибирск. 1968-й. Из двенадцати команд образовали пульку из шести команд. С «Сибирью» нам нужно было взять три очка из четырех, а там мороз сорок градусов. Отморозили себе все, что можно, но три очка взяли. Потом ребята из «Сибири» говорили: «Хотели показать Чернышеву, какая погода в стране зимой — чтоб такой календарь больше не утверждали».

«Динамо» со всеми было трудно играть — против нас все выходили с удвоенной энергией. Все знали, что ЦСКА не обыграть, а «Динамо» может позволить себе сыграть не в полную силу и нас можно на этом подловить. За победу над «Динамо» и премиальные обещали больше, чем обычно. Мы были такой командой, что и проиграть могли любому, и обыграть кого угодно. Не было той стабильности, что у ЦСКА, которые топтали всех.

— Какая игра с ЦСКА — самая драматичная?

— Две запомнилось. Однажды повели в первом периоде 4:0, четвертую шайбу я забил, выйдя один на один с Третьяком. Во втором периоде пропустили три шайбы и в третьем бодались до упора, но удержали 4:3. А еще был случай — проигрывали 2:7, Малец завелся и закончили 7:7. Тарасов бегал по лавке и кричал: «Держите Мальцева!» Сашка четыре шайбы тогда забил.

— Ваш самый курьезный гол?

— В игре со «Спартаком» так сильно ударил, что шайбой порвал сетку ворот. Судья отказался засчитывать гол, потому что шайба валялась за воротами. Я ему: «Да вот же дырка в сетке!» Короче, шайбу засчитали, а главному инженеру «Лужников» сделали выговор.

— Что за история у вас произошла с Викуловым, когда он напоил вас перед тренировкой?

— Прилетели утром из Сибири. Часов в двенадцать звонит Володя: «Мы тут в «Саянах» сидим. Подъезжай». — «Да у меня вечером тренировка». — «Да чуть-чуть посидим. Приезжай». Ну, я, дурак, поехал. Потихонечку, потихонечку, потом уже шампанское пошло. На тренировку вышел, но тренер Киселев (Юрзинов отлучился в сборную) быстро меня выгнал. Наказали деньгами, отстранили от игр. Я извинился, меня вернули, но через какое-то время я все равно ушел из хоккея.

— С Викуловым общались в последние годы его жизни?

— Да, я его даже приглашал тренером в школу, когда работал президентом «Динамо», но он отказался. Потом он приболел, и Володина супруга Алла ограничила его контакты с самыми близкими — со мной и даже с его двоюродным братом Володей Собировым. Получалось, что как Викулов пообщается с кем-то из друзей, так ему плохо становится.

— А как вы познакомились с Викуловым?

— С Володей Собировым мы играли за «Серп и Молот» — после одного из матчей году в 1965-м он позвал меня к Викулову. Потом играли с Викуловым в футбол за «Серп и Молот». Новый год часто вместе встречали. Викулов — культурнейший человек, но после карьеры игрока немножко потерялся. Тренировал мальчиков в ЦСКА, не заладилось. Обидно, что так рано ушел. Сейчас прихожу к нему на кладбище цветочки положить — рядом Валера Васильев лежит, Борис Михайлович Зайцев.

— Как вышло, что после хоккея вы занялись розыском госпреступников?

— Председатель ЦС «Динамо» Сысоев познакомил с секретарем парткома КГБ Агеевым. После «Динамо» меня приглашали все московские команды, кроме ЦСКА, звали и в высшую лигу, в Саратов, Воронеж, где платили в два раза больше — я мог продолжить играть. Долго колебался, но мой друг Володя Алешин сказал: «Поиграешь ты в высшей лиге года три — а дальше что? Тебя ж все забудут». А вокруг КГБ из-за книг и кино был ореол таинственности. В общем, решил я идти в комитет. Коллектив там был спортивный, часто играли в футбол, через эти игры я стал в комитете своим и попал в службу внешней разведки. Работал с Крючковым, Примаковым. Шесть раз ездил в Афганистан. А перед этим занимался контрразведывательным сопровождением «Мосфильма».

— Интересно.

— Директором «Мосфильма» был Сизов, бывший милиционер. У нас появилась информация, что актер Видов недоволен Советской властью и может остаться в США, куда он собирался ехать на съемки. Ему не давали выездную визу. Ко мне приехал Сизов: «Почему не отпускаете Видова?» Я объяснил. Сизов продолжал: «Да вечно вы что-то придумываете, перестраховщики!» В итоге он взял и написал письмо, в котором гарантировал, что Видов вернется из США. Я сказал: «Ваше право. Но, по-моему, вы делаете ошибку». Отношения с Сизовым у меня были натянутые — чего скрывать, мы выкапывали из «Мосфильма» весь негатив, а какому руководителю это понравится. Тем не менее Сизов написал гарантийное письмо, вроде как утер нам нос, а Видов уехал в Америку и остался там. Поехал я к Сизову — обычно меня выдерживали в приемной, а тут, как только ему доложили, что приехал Титов, он сам вышел и первым делом спросил: «Вы что, за мной?»

— А вы?

— Сказал: «Да нет, хочу просто согласовать наши мнения. Нам же вместе теперь за это отвечать». Еще я работал с ансамблем Игоря Моисеева. Меня там долго не принимали — знали, что человек комитета, ищет негатив. В итоге мы помогли с выездом одному танцору — на него были не очень серьезные компрометирующие материалы, но мы все уладили и он смог поехать на гастроли. Провели с ансамблем три месяца во Франции. В аэропорту Лиона была задержка, и мы с Моисеевым разговорились: он меня пытал, откуда я, рассказал о себе. С тех пор коллектив стал относиться ко мне гораздо лучше. Ансамбль Моисеева был единственным, где никто не остался за границей. Во всех остальных коллективах были беглецы — бежали из Большого театра, Ленинградского оркестра. Был еще такой оркестр русских народных инструментов, где был только один русский, а остальные — представители других союзных республик. И надо ж такому случиться, что во время гастролей во Франции именно этот единственный русский попросил политического убежища.

— Когда вы в Афганистане впервые оказались?

— В 1988 году, в составе делегации, которую возглавлял Шеварднадзе, министр иностранных дел. Договаривались с полевыми командирами, чтобы прекратить боевые действия на время приезда Шеварднадзе, чтоб, не дай бог, стингерами нас не сбили. Ездили туда один-два раза в год.

Однажды в посольстве в Кабуле попали под обстрел — там «Градом» все смело. Как шарахнуло, хорошо успели под столами спрятаться — все стекла вынесло. С нами работали девчонки-машинистки — они потом отказывались заходить в помещения, где были окна.

Потом поехали на машинах в провинцию Герат. Пришло сообщение: «Вашу делегацию попытаются захватить». Наше руководство не очень-то поверило. Поехали. Нас начали обстреливать. Хорошо с нами танк ехал — смогли отбиться. Руководители делегации Шебаршин и Матросов сели в бронемашину — и по газам, а мы с документами — в покрытый брезентом «газик» — и за ними. Добрались до самолета и полетели в Кабул.

Был случай, когда на взлетной полосе чуть не подорвались. Собрались взлетать, а моджахеды начали наступление, взорвали склад, на взлетной полосе начали рваться снаряды. Летчик говорит: «Мы не взлетим». Кричу ему: «А чего делать-то? Если моджахеды сюда ворвутся — всем хана. Поворачивай в другую сторону». В итоге развернулись и взлетели. Но и дальше была опасность — взлетали между гор и с гор нас могли прошивать и пулеметами, и стингерами (раньше-то на сопках сидели наши солдаты и контролировали территорию, а когда их вывели, моджахеды начали грохать по всем подряд). Когда ввинтились в небо, под нами было столько взрывов — не скрою, страшно было. Вроде война уже закончилась, а тут такое.

Когда мы вывели войска, оказалось, что много солдат осталось в плену — пришлось еще несколько раз ездить. Советской власти нет, Мохаммада Наджибуллы нет, договариваться не с кем. Выходили на полевых командиров — советские солдаты были для них разменной монетой, они хотели на них заработать. Кого-то удалось вызволить, кого-то, к сожалению, нет.

— Август 1991-го — тоже стрессовый для вас эпизод?

— Да уж. Резидентура начала присылать информацию — какая обстановка за рубежом, какие планы у американцев. Мне дали указание в разгар путча доставить эту информацию на Лубянку. Подъезжаю, а там танки — как-то договорились, танк отъехал, я смог проехать, пришлось и оружие доставать, чтоб показать, что дело серьезное. Передал документы на Лубянку.

Потом мне дали указание организовать встречу руководителей ГКЧП. Премьер-министру Павлову стало плохо, ему пришлось медицинскую помощь оказывать. Когда ГКЧП свергли и всех арестовали, мой шеф Шебаршин сказал: «Выполняй указания следователей». Я поехал со следователями в лес в Ясенево, в гнездо службы внешней разведки, вскрыл сейфы Крючкова.

На службе меня обозвали гэкачепистом, поставили в угол, нового звания не давали. Я понял, что перспектив никаких, а Виталий Семенович Давыдов позвал в «Динамо». Поехал сначала на сбор в Финляндию как ветеран хоккея, а потом Давыдов уехал работать в Швейцарию, а на свое место порекомендовал меня. Стеблин спросил: «А что, тебя отпустят оттуда?» — «Это уж мои сложности». Так я вернулся и в «Динамо».

— Быстро освоились в позиции начальника команды?

— Если я нашел общий язык с Моисеевым, Светлановым и Сизовым, то чего ж мне теряться в хоккее? Сложность была только в том, чтобы найти деньги, но нам всегда Шанцев помогал. А в 2002 году Шанцев стал искать нового президента и выбрал меня.

— Появление Овечкина в основе «Динамо» запомнили?

— Татьяна Николаевна спросила: «Можно Сашка в уголке где-нибудь на сборах покатается?» Тренером тогда Билялетдинов был. Я говорю: «Тань, вокруг взрослые мужики — не дай бог, что случится с пацаном». Я думал, что и Билялетдинов будет против, но Саша все-таки вышел в уголок — я его тогда впервые увидел. Он мне сразу юного Мальцева напомнил.

— Вы ожидали, что он подпишет контракт с «Авангардом»?

— Он коренной динамовец и мне было неожиданно, что он решил поехать в Омск, но потом стало понятно — это маркетинговый трюк, чтобы уехать в НХЛ.

— При вас в «Динамо» поехали иностранцы — два шведа в первый сезон, несколько чехов во второй. Как они к вам попали?

— Спонтанно получилось. Мы ориентировались на своих ребят, но в начале нулевых в суперлигу повалили иностранные игроки — в тот же «Авангард». На каком-то совещании Шанцев говорит: «А почему у нас легионеров нет?» Кое-какие наметки у нас уже были, позвали Соутокорву и Линдстрема — они ничего не портили, но это, конечно, было неправильно — нужно было брать реально мощных игроков, которые нас бы ощутимо усилили. Правда, с деньгами было не то чтобы очень хорошо — «Динамо» сохранилось во многом благодаря Шанцеву, он был вице-мэр, у него было много возможностей.

— При вашем президентстве одну игру за «Динамо» провел Александр Радулов.

— Он был хулиганистый парень. Мне звонили из Ярославля: «Что вы такого берете — он вам команду разложит?» Не скрою, у меня тоже были сомнения насчет Саши, когда он не совсем нормально себя вел.

— Как именно?

— Шебутной, задиристый, энергии море, не знал, куда ее девать. Пару раз вызывал Радулова к себе в кабинет, у него был сложный период в жизни, если б мы его не поддержали, мне кажется, он мог заблудиться и не состояться как хоккеист. Он отправился в Тверь, чтобы опыта набраться, начал забивать, на него народ стал ходить. А после того сезона Саша уехал в Квебек.